Иными словами, он даёт мне понять, что, если у меня есть какие-либо компрометирующие данные в прошлом, то я должен забыть о них и не писать в анкете. Об остальном полковник позаботится.

Окинув меня критическим взором, полковник снимает трубку телефона и звонит в Штаб КУКСа:

«Так, вашего Климова мы отправляем. Приготовьте все бумаги по форме 12-а. Чтобы с двенадцатичасовым поездом он выбыл в Москву», – говорит он начальнику Штаба. – «Потом, что они у вас бегают оборванные как бродяги? Немедленно переоденьте! Чтобы не срамил наш фронт в Москве».

Через несколько минут в следующей комнате мне вручают запечатанный сургучными печатями пакет с моим личным делом и путевые документы в Москву в воинскую часть номер такой-то.

В приёмной меня окружает взволнованная стая кандидатов. Со всех сторон сыпятся вопросы: «Ну, как? Провалился? Здорово спрашивают?» Я пожимаю плечами и показываю командировку в Москву.

«Значит, действительно в Москву вербуют?», – слышатся голоса. – «Э, вот везёт людям! Ну – счастливого пути!» – Мне жмут руки со всех сторон.

Из-под холодных сводов Арки Генштаба я выхожу на залитую солнцем Дворцовую площадь. Мне ещё не верится, что все это действительность, а не сон. Что через три часа я сяду в московский поезд, а не буду ползать с пулеметом по пескам и болотам вокруг Ленинграда. Такому счастью, феноменальному счастью действительно трудно поверить.

Многие офицеры, жители Ленинграда, провели по три года на Ленинградском фронте и за всё время не получили ни одного отпуска в Ленинград. Даже на КУКСе офицеров-ленинградцев не отпускают домой, в баню или в город водят только строем.

Для москвичей попасть по служебной командировке на несколько дней в Москву – считается несбыточной мечтой. Неужели я теперь возвращаюсь в Москву?

Я оглядываюсь кругом. Да, вот тут кругом меня – Ленинград, а в кармане хрустят бумажки, и стоя посреди пустой Дворцовой Площади, ещё раз читаю. Да! Никакого сомнения! Москва… Я подмигиваю бронзовому ангелу в гранитной высоте голубого неба и улыбаюсь во весь рот. Мы с тобой почти братья! Я чувствую как у меня за плечами растут крылья. Нет, жизнь действительно хорошая штука! Чертовски хорошая штука!

Я нарочно иду навстречу патрулям в зелёных фуражках, торчащим на всех мостах и перекрестках. Ленинград считается пограничной зоной и проверяется патрулями погранохраны НКВД с особой строгостью. Зелёные шапки – это злейшие враги всех людей в военной форме.

Не так давно я сам просидел двое суток в холодной камере комендатуры без еды и без папирос, пока за мной из КУКСа не прислали сопровождающего с автоматом, тоже офицера-курсанта. Под таким конвоем меня без погон и без пояса через весь Ленинград возвратили назад в КУКС.

Преступление моё заключалось в том, что я вышел из бани на улицу. Пока наша команда наслаждалась в парной, я, быстро помывшись, вышел из душного предбанника подышать свежим воздухом на весеннюю улицу.

Тут же у порога меня и сцапали, как дезертира, зелёные шапки. Теперь я плюю на них с высокого дерева. Теперь я еду в Москву! Со всеми сургучными печатями и подписями!

До чего только взрослый человек может одуреть от неожиданной радости! Так вот тянешь солдатскую лямку и счастлив, когда солнце подходит к обеду. А тут вдруг нежданно-негаданно… Москва! Это же всё равно, что солнце упало с неба!

В Штаб-квартире КУКСа, в бывших зданиях Военно-Электротехнической Академии им. Буденного в Лесном, меня встречают как именинника. Через полчаса я переодет с головы до ног – на мне новые сапоги, новая форма, даже новый вещевой мешок, туго набитый консервами и папиросами.

Ровно в полдень я подхожу к билетной кассе Октябрьского Вокзала и сую в окошко путевые документы.

«Пятьдесят шесть рублей», – коротко произносит встрепанная голова за окошком.

Я начинаю торопливо рыскать по карманам. Ах, черт – деньги! Этого ещё не хватало! За время моего пребывания в Армии я забыл, что это такое, все моё жалование автоматически переводили домой.

Вы думаете – безвыходное положение? Ничего подобного! При социализме все делается очень просто, жизнь легка до смешного. Я метеором, сбив по дороге пару медлительных лунатиков, выскакиваю на вокзальную площадь.

Затем я развязываю свой вещмешок и издаю призывной свист. До чего хорошо торговать при социализме! Только развяжи торбу – и покупатели бегут сломя голову.

Через пять минут, облегчённый на несколько банок консервов, но зато с полным карманом денег, я снова подхожу к кассе. Ещё через десять минут подо мной стучат колеса. Я еду в Москву. Что там такое арабские сказки? Чепуха!

За окном вагона с высоты прямой как стрела насыпи Октябрьской дороги медленно разворачиваются в панораме соломенные крыши деревень, чахлые поля в рамке поблескивающих водой озёр, взорванные железнодорожные станции, лежащие в грудах обугленного кирпича.

И всё же на душе у меня легко. Вопреки всему наша Армия идёт вперед. Чаша весов истории медленно, но неуклонно опускается в нашу сторону.

Ещё недавно я был очевидцем нашего мощного прорыва на Карельском перешейке в июне месяце. Часами содрогалась земля в сплошном реве артиллерийской подготовки.

Беспрерывной лентой, втягивая колёса над нашими головами, кружились бомбардировщики и штурмовики. Бомбили, ровняли бетон ДОТов с землей и снова шли на посадку за новым грузом бомб.

Ещё совсем недавно весь КУКС взбудоражено гудел радостной вестью – союзники наконец высадили десант на Атлантическом побережье. Несколько дней мы смертельно боялись, что десант будет сброшен в море или что это только лишь очередной дипломатический, а не военный маневр.

Я не совещался с людьми в Кремле и не знаю, что они думают. Но все мы читали советские газеты и в них настойчивые просьбы о помощи, порой даже обвинение союзников в умышленном бездействии.

Будучи в непосредственной близости фронта, мы очень хорошо знаем, во что обходится наступление или даже короткая сводка Информбюро: «На Нарвском участке фронта без перемен». А в это время там ложатся до последнего солдата целые дивизии в бесплодных попытках прорвать нарвскую оборону.

Эстонские части немецкой армии стоят на границах своей родной земли на смерть, крепче чем немцы. Ленфронт истекает кровью, а Информбюро только не видит перемен. Важны результаты, а не человеческие жизни. Так же смотрят на это дело и западные политики.

Мы только солдаты, а кровь гуще чем вода в графине на столе Большой Тройки. Дипломаты клянутся друг другу в вечной дружбе, держа кирпич в рукаве, да ожидая подходящего момента, чтобы стукнуть этим кирпичом своего вечного друга по затылку. На то они и дипломаты! А мы только солдаты…

До момента высадки в Нормандии мы, советские солдаты, были очень благодарны союзникам за пуговицы. Да, самые обычные зелёные пуговицы! Вместе с миллионами пар обуви, шерсти и сукна для обмундирования, привыкшие к порядку иностранцы послали нам в качестве бесплатного приложения также форменные пуговицы.